Отрывок из книги А.Н.Баяновой "Гори, гори, моя звезда..."
(о русских пленных).

Однажды, было это незадолго до окончания войны, пришло к нам в имение извещение о том, что мужу моему предлагают взять для различных работ по хозяйству восемнадцать человек русских военнопленных. Я как услышала об этом, от радости как обезумела. "Бери, - кричу, - тридцать-сорок, сколько дадут человек. Пусть будут у меня, тут, всех прокормим". Начали мы готовиться к приему новых жильцов. Большую комнату около кухни, где обычно зерно хранили, вымыли, вычистили, проветрили. Поставили туда койки, столы, нары. Тюфяки набили душистым сеном, постелили чистое белье.

Стала я лихорадочно ждать дня приезда. И вот он наступил. С утра Стефан уехал в Бакэу, взял с собой несколько повозок, лошадей... Имение наше было в двадцати километрах от Бакэу.

У нас с черного хода шла длинная, метров 400, и довольно широкая аллея, по бокам ее были липовые деревья, орешники и огороды. Выходила эта дорога в поле. Вот по ней и уехал Стефан...

Я места себе не находила. Всего нажарили, наварили... Вытащили бочку пуйки, душистой румынской водки... Пахла сливовой косточкой, такая прелесть ароматная. Стефан к вечеру должен был вернуться с людьми.

И вот дело к вечеру, спустились сумерки. А была весна, воздух - пьянил. Я стою у черного хода и всматриваюсь в глубину аллеи. Слушу звук подъезжающих повозок... И вот обоз уже двигается по аллее. У меня дыхание перехватило от волнения.

Подъезжают они к дому, кто ехал на повозках, а кто шел пешком. Я бросилась к ним, а они смотрят на меня с удивлением. Угрюмые, грязные, голодные... Сгруппировались они как-то странно и стоят. А у меня слезы текут, горло перехватило. Я подхожу к ним: "Братцы, как я рада, что вы приехали. Я все приготовила и баню истопила."

А они смотрят на меня и ушам и глазам не верят: кто-то им рад, да еще по-русски с ними разговаривает. А тут еще Франька бегает и тоже на смешанном русско-румынском с ними лепечет. Я вижу, они ничего понять не могут, и говорю: "Вы не бойтесь, я - хозяйка. Вас здесь никто обидеть не посмеет".

Повела их в дом, дала им чистые рубахи, у меня их много было припасено для людей, которые приходили ко мне на полевые работы.

Пошли они в баню. Я прямо дождаться их не могла, а они там о чем-то все говорили-говорили, видно, обсуждали свой приезд и нас - хозяев... Наконец они вышли чистые, распаренные. Сели за стол. А уж мы всего им наготовили: и щи мясные, и мамалыгу, и творог со сметаной, и, конечно, по чарочке поставили. У них такие удивленные лица были. Подняли они чарки и говорят: "Не знаем, как вас звать... Товариц - не подходит, хозяйка - не звучит, да и не привыкли мы, по имени-отчеству - вам не гоже, чтобы мы к вам так обращались..." Я говорю: " А зовите как все - барыня, я и буду откликаться". Они рассмеялись: "Мы в жизни этого слова не произносили". Но потом стали меня барыней звать, да так смачно! Я смеялась: "Ну, как? Привыкли к "барыне"? "Да, - говорят, - не плохое слово".

Они как-то оттаяли. С дороги они устали, еле сидели. Я приказала всем отдыхать и завтра - тоже день отдыха, а уж потом я покажу, что и где надо делать.

Стали они у нас жить. Среди них были и плотники, и слесари, и механики, в общем, мастера на все руки. Все они охотно работали, отношения у нас были самые дружеские, и, конечно их труд во многом способствовал тому, что наше хорошее хозяйство стало просто образцовым.

Я им много рассказывала о Бессарабии. Они знали, что Молдавия - часть СССР, но что она бывшая Бессарабия, они не знали... Я рассказала им о том, как бесчеловечно отнеслись советские власти к людям, что с доверием остались на своих клочках земли...

Бессарабия к Румынии отошла в 1918 году, и тогда у помещиков никто и ничего не отнял. Они продолжали жить как жили в царской России. Весь ужас для бессарабцев начался в 1940 году, когда они были отданы советской стороне. Большинство интеллигенции считало себя ни в чем не виноватой перед СССР, а помещики относили себя к этой категории и не знали своей вины. Я, как очевидец, свидетельствую, что были они добрыми людьми, рачительными хозяевами и работали вместе со своими крестьянами рука об руку. Ведь как это тогда было: помещик обеспечивал крестьянина техникой, семенами, сельской утварью, а тот отдавал ему свой труд, работал как на себя, ибо урожай они делили поровну. Всем всего хватало. Как в Бессарабии, так и у нас это был край обетованный... Уж я не говорю о бессарабской жизни. Какие там виноградники, какие вина, фрукты, овощи. Это Богом данное черноземье! Какие богатые уражаи давала там земля! И как хорошо там жили люди! Этот край был житницей Румынии.

Исходя из этих соображений, не видя за собой социального зла, большинство состоятельных людей не пожелали расстаться с домом, своей землей: они не верили, что им причинят зло. Они ошиблись и жестоко поплатились за это - многих расстреляли, других сослали в Сибирь, иные просто пропали без вести. Таким образом Бессарабия исчезла и появилась Советская Молдавия.

Вот это я им все и рассказала. Я ведь сама из Бессарабии: там я родилась, там моя земля... Думаю, что они меня поняли, во всяком случае, они всячески выражали мне свое сочуствие. Мы подружились. Я люблю и всегда любила образцовый порядок, чтобы все было на месте, прибито, подогнано, чтобы ничего не валялось, не болталось. И они мне очень в этом помогали... Конечно, наши отношения не походили на отношения барыни с батраками, мы как бы делали одно дело. Им жилось в имении хорошо, хорошая еда, воздух, никакого контроля.

Вечером мы все собирались и начинали петь. Мы так пели! Крестьяне из ближайших сел приходили к нам слушать, как поют русские. Обычно я запевала, они подхватывали. А русских песен я знала великое множество, недаром и в лагере за это отсидела. И что мы только не пели: и Дунаевского, и "Кирпичики", и народные русские песни. Иногда наша музыка продолжалась далеко за полночь.

Стефану все это ужасно нравилось. Он распорядился, и из Бакэу мне привезли гитару, балалайки, аккордеон. Многие мои новые знакомые оказались музыкантами. Когда у нас появились инструменты - мы стали давать настоящие концерты. Это было замечательное время. Все живы, молодость, любовь, добрые люди вокруг меня и музыка, музыка... Бывало, днем ждешь-не дождешься вечера.

Были тогда в нашей жизни и невероятно смешные моменты. Ведь Стефан ни слова по-русски не знал. Как это он умудрился, я до сих пор не пойму, ведь жил-то он с русскими - и мама, и отец, и я, и наш управляющий (он тоже был русским) - все мы очень много говорили на русском языке. Даже моя Франька лопотала на русском. А он только на всех смотрел и спрашивал: "Что он сказал? Что-нибудь не нравится? Господа, что за свинство, я же ничего не понимаю, а вы все забываете обо мне, и что мне надо же знать, что касается моих людей!"

Так вот он, бедный, все время искал себе переводчика, к русским один не ходил, только и слышалось: а переведи, что он сказал; скажи ему, пусть забъет гвоздь; спроси, почему он сердится и т.д. Стефан, благодаря русским, хотел даже начать учить русский язык, но не пришлось...

Война закончилась, и мы получили извещение об отправке военнопленных на Родину. Прощание наше было очень трогательным. Я вот сейчас, когда пишу эти строки, думаю: а вдруг их прочтет кто-нибудь из тех восемнадцати ребят, что в весенний вечер однажды подъехали на обозе к имению Унгурены, что в двадцати километрах от города Бакэу. Пусть откликнется... Я так надеюсь на это... Ведь такое не забывается...